Веле Штылвелд: Марсианские ракурсы-2

Веле Штылвелд: Марсианские ракурсы-2,
Ирина Диденко: Плач о погибших

Мои первые встречи с отцом произошли в тринадцатилетнем возрасте, и они были для меня разрушительными. Это был и конченый алкоголик, и глубокий книжный червь, и изумительный создатель кладбищенских мертвых цветов из разноцветной сжатой бумаги на ножках из тонкой медной проволоки, из которых он сочинял букеты, имевшие успех у посетителей Байкового кладбища.
Ко всем этим отцовским талантам, которым я не придавал сразу никакого особого значения, оказалось, что он ещё и вяжет особым челноком большие сетки-авоськи для картошки, а ещё он был садоводом, у которого во дворе, прямо под окнами второго этажа были разбиты особые цветочные грядки среди груды сварных в единую конструкцию бельевых тазиков.
А ещё был он и отменным переплетчиком, переплетавшим год за годом Беляевский журнал "Всемирный следопыт" издательства "Земля и фабрика" за 19225, 26, 29 годов. Само это издательство советский фантаст Беляев называл почти без иронии издательством «Земля и лопата». Так вот, это были добротные переплеты, в которых каждая страница была бережно отреставрирована: подклеена и обрезана под общий формат за каждый отдельный год.
Один такой переплёт красно-рыжего цвета меня очень заинтересовал, а – это оказалась подшивка журнала "Всемирный следопыт" за 1929-тый или, скажем, скорее за 1926-ой год, потому что именно в этом журнале оказалось достаточно много материалов о тунгусском метеорите и об его падении в районе Подкаменной Тунгуски и о последующих первых экспедициях академика Кулика к этому сакральному для современных уфологов месту с непременным венком столь необычных для того бурного времени свежих НФ-рассказов.
Рассказы, рассказы и ещё раз рассказы, которые и сегодня можно было бы смело назвать фантастическими, если бы не одно маленькое но... Во всех этих рассказах присутствовал некий инопланетный Посетитель места падения тунгусского метеорита – маленький инопланетный человечек до того тех самых 12-15 см роста – ну, вылитый Алёшенька, что просто ах!
Этот Алёшенька бывало сиживал у костра геологов, где он много и мудро молчал, поглядывая на звезды. Иногда за ним прилетал неопознанный объект, очень похожий на описанную затем во множестве литературных и фантастических источниках летающую тарелку.
Тогда Алёшенька тут же уматывал куда-то к звездам, к себе, но к вечеру следующего дня непременно возвращался, и снова сидел у костра, и снова чуть со скрежетом неземным произносил некие земные слова: геолог, метеорит и так далее...
Я не помню, сколько собственно слов произносил этот инопланетный гость, но точно помню, что это и был реально встреченный в ту пору самый заурядный марсианин Алёшенька с полочкой для души, куда он брал на анализ души самих исследователей тунгусского метеорита.
Видно, в ту пору сообщения о нём были столь часта и настолько любопытны, что отдельные страницы во "Всемирном следопыте" отца, были им зачитаны – моим отцом-грузчиком едва не до дыр! Над этими страницами он плакал, тыча в них сальным пальцем своим с чёрным дегтярным ногтем.
Казалось, он всё время что-то доказывал: и себе, и Алёшеньке, а затем предложил взять мне, и самому почитать этот том… Этот опус "Марса" меня настолько потряс, что так скоро я этот том отцу не вернул. И тогда отец просто разбил коричневую пивную бутылку и представил к моему горлу обрезное горлышко стекляной битой бутылки, такого же что и переплет красно-рыжего цвета, и откровенно коротко чуть ли не прохрипел:
– Не вернёшь – зарежу! – и мне тут же пришлось возвратить журнальный переплет "Всемирного следопыта" за 1926 год своему странному воинствующему родителю..
Да уж, душа Беса Коленьки и на Земле не была ангельской. А уж на Марсе тем паче. Расщелины, каньоны, пустыни в холодном оцепенении с ночной температуры до минус 150-ти градусов Цельсия и дневной в районе экватора едва доходящей до нуля того же земного Цельсия не обещала никакой сладкой жизни будущему марсианскому человечеству.
Но вот души, заброшенные на Марс, даже и не пытались ни за какие коврижки купить там черный покой, и на Марсе вместо скорби вселенской, все они обретали то, чего им так не хватало на беспокойной грозной Земле…
Почему я так часто до сих пор вспоминаю об этом? Это был мой навсегда не разделенный с отцом мир, который украл у меня германский фашизм!..
Зорик впервые сладко и беспробудно спал, и душа его спала, и память его страшная больше не возвращалась к нему, а мятежная душа Беса Коленьки всё искала и не находила себе достойного выхода.
Ей всё время казалось, что только внутри марсианского Алёшеньки она обретет некую столь долго желаемую передышку... Но, нет, передышки не получилось. Организм Алёшеньки оказался привередливо-требовательным и капризным, и за предоставленную душевную стоянку, ответно потребовал от Беса Коленьки полного подчинения, без которого тот стал бы запросто пантоваться, мол, что же это такое, мол, я же душа, способная к преодолению вечности...

Полный текст смотри на ВелеШтылвелдПресс

Видео Веле Штылвелд: Марсианские ракурсы-2 канала Bisregistrator R